Каталог статей

Массимо Магрини (Massimo Magrini) родился в 1966 году в итальянском городе Lucca, в Тоскании. В Пизанском университете получил ученую степень в компьютерных науках за работы над приложением объектно-ориентированного подхода к музыкальным произведениям. Эксперт в области аналоговой электроники и обработки цифровых сигналов. В сотрудничестве с Пизанским институтом Национального Исследовательского Совета (CNUCE/CNR) создал ряд уникального музыкального оборудования и программного обеспечения. Периодически сотрудничает с Лабораторией компьютерной музыки CNUCE, принимая участие в некоторых ее проектах. Примером такой работы является сюита "Orizzonte degli eventi", созданная с использованием устройств, воспроизводящих звуки на основе удаленного считывания жестов, без механической или электрической связи с компьютерными системами. Эти устройства, созданные на основе технологий обработки видео-изображений и инфракрасных сигналов, были использованы для одновременного контроля музыки и компьютерных изображений, отображаемых на экране. Среди них:
- Aerial Painting Hand - устройство, отслеживающее местонахождение и движения рук исполнителя, которые одеты в две разноцветные перчатки. Руки исполнителя должны находиться в области действия камеры, которая передает сигнал в компьютер, обрабатывающий позиции обоих рук и степень закрытия правой руки, и на основе этой информации одновременно создающий цветные образы на экране и генерирующий музыку; - Twin Towers - устройство, получающее информацию от движения рук исполнителя. Представляет из себя два набора из четырех инфракрасных сенсоров, которые создают две зоны в пространстве (вертикальные ребра двух параллелепипедов с квадратными основаниями, или башни), внутри которых может быть распознано положение объекта как в пространстве, так и угловое, относительно заданных координат. В результате получается нечто вроде двойного воздушного трехмерного джойстика; - UV-Stick - устройство, состоящее из небольшой прямой палки, подсвеченной ультрафиолетовой лампой и двигающейся в зоне действия камеры, передающей сигнал в компьютер, который отслеживает пространственное и угловое положения палки. Эти данные затем в реальном времени используются в контроле музыки и алгоритмов ее синтеза.

В пятнадцатилетнем возрасте Магрини создал свой первый аналого-цифровой синтезатор. В конце 80-х годов он играл в электронной итальянской группе Jesus Blood, используя собственноручно построенные инструменты. Проект Bad Sector появился в 1992 году, как исследования различных способов использования технологий (как старых, так и высоких) в сфере искусства. Название проекта пришло в буквальном смысле с экрана монитора, это сообщение, которое Магрини видел довольно часто, постоянно работая с гибкими дисками. С самого начала Bad Sector работал с различными видами искусства - видео (в том числе интерактивное), фотографии, компьютерная поэзия - однако основной сферой его деятельности была музыка. Также, при невозможности создания необходимых концептуальных структур обычными методами, создавались собственные программы для использования в записи и представлениях. В проведении особенно мрачных эмбиентных концертов, а также в некоторых концептуальных мультимедийных работах, Магрини иногда помогают еще два человека: Mary6 и LeO. Первая запись Bad Sector увидела свет в 1994 году - это был магнитоальбом Ze, часть которой стала основой дебютного CD - Ampos (1995) - а другая часть затем была переиздана на CD-R издании Transponder (1999). С тех пор практически каждый новый альбом выходил на новой студии и ограниченным тиражом. У каждого альбома есть своя концепция. Например, Dolmen Factory (1999) описывал взаимосвязь между вселенной и человеческой жизнью: когда человек умирает, с его разумом умирает целая вселенная, и альбом представляет собой несколько таких вымышленных "умерших вселенных" (dolmen - древние каменные монументы). Ampos, в свою очередь, стал мрачным размышлением на религиозные темы, в котором названия трэков есть "имена бога", выхваченные из бесконечного перечисления, кусочек которого представлен на последней композиции.
Студийные записи Bad Sector основаны на итерационных палитрах, структура которых базируется на шаблонах, созданных при анализе ритуальной и религиозной музыки. В эти очень глубокие и темные звуки внедряются специально записанные или созданные сэмплы, такие как звуки эхокардиограмм (Dolmen Factory), записи трансмиссий со спутников (Plasma) и военных объектов (The Harrow), продукт работы программы по генерации фонем (Ampos) и многое другое. В результате получаются неповторимые индустриально-космические ландшафты, которые с каждым альбомом подтверждают гений Массимо Магрини, музыканта №1 индустриально-эмбиентной электронной сцены.

Интервью с Массимо Магрини

Расскажите об истории развития Bad Sector. Как ваш проект повлиял на вас, каков он сейчас?

Изначально Bad Sector задумывался как проект, в музыке которого использовались бы различные технологические достижения академии CNUCE/CNR, с которой я сотрудничал в прошлом. Это была попытка убежать от пустых и бесчувственных экспериментов. Позднее я более четко увидел, каким должен быть Bad Sector, мои музыкальные взгляды оформились, проект стал более «концептуальным». Но я оставил все пути открытыми: сотрудничество с разными артистами, экспериментальные работы, даже поп-музыка… но думаю, все мои работы имеют и что-то общее.

В одном из ваших интервью вы сказали, что ваша музыка — это отражение вашего видения вселенной. Но после прослушивания ваших работ создается впечатление, что вселенная — далеко не самое лучшее место. Это так?

Нет, я так не думаю. Сама по себе вселенная не может быть «счастливой» или «грустной». Есть просто вселенная (The universe is), и только человек может придать ей какой-либо смысл.

Что такое живое выступление для вас? Что для вас удачное выступление?

Это возможность предложить слушателям иное, живое звучание. Удачное выступление — это когда люди делают тебе комплименты по завершению.

Каково будущее музыки? Как, по-вашему, сейчас музыка развивается?

Да, конечно, как и все виды искусства, музыка движется вперед. И это связано не только с техническим прогрессом. Только подумайте — музыка Aнтона Веберна исполняется на тех же инструментах, которые использовались и более ранними композиторами (например, Бетховеном) но при этом полностью отличается по звучанию.

Является ли ваша музыка «экспериментальной»? Что такое «эксперимент» для вас?

Эксперимент — это когда вы начинаете делать что-то без определенного замысла. Это определение верно не только в области музыки. Но я всегда старался соблюдать баланс между экспериментом и воплощением идей, мыслей, чувств, которые могут быть понятны любому слушателю.

Кто из артистов вдохновляет вас на создание музыки?

Больше всего — пионеры в области электронной музыки, такие как Pierre Henry, Edgar Varese… Но также и более популярные музыканты в этой области — Brian Eno, Kraftwerk. Когда-то я любил и некоторые EBM-проекты.

Расскажите о вашем побочном проекте Olhon.

Это мой совместный проект с Zairo из, собственно, проекта Olhon. Мы сосредоточились на обработке звуков, записанных нами ранее в различных местах. В нашей первой работе «Veiovis» это были звуки вулканических озер. В следующем альбоме мы также будем использовать довольно необычные звуки. Детали я сейчас не могу сообщить… Это секрет!

Охарактеризуйте состояние индустриальной сцены на данный момент.

Во-первых, я не считаю себя индустриальным исполнителем, хоть магазины и звукозаписывающие компании и характеризуют мою музыку как «индустриальную». Однако, я не стараюсь следовать канонам этого жанра. Меня интересуют совершенно разные стили, от этнической музыки до Death-metal (!). Если же мне нужно назвать какой-нибудь интересный проект именно из индустриальной среды, то это будет, пожалуй, First Law (с лейбла LOKI) — очень хороший индустриальный эмбиент, очень электронный и мрачный.

Пожелайте что-нибудь российским поклонникам?

Очень люблю вашу страну.
Желаю всего самого лучшего.

Алексей Калянов

IM.R: Какие впечатления оставил ваш недавний визит в Россию? Вы уже бывали в Москве, но Томск и Сибирь посетили впервые…

Массимо Магрини: Москва предстала предо мной городом, переживающим стремительные перемены. Помимо прочего у меня создалось впечатление, что русская молодежь несколько изменила свое отношение (поначалу весьма восторженное) к массированной инъекции капитализма. А Томск – это милый провинциальный город посреди холодной, но невероятно прекрасной страны.

– Многие русские слушатели удивляются яркости и глубине вашего восприятия советской космической программы. Чем она является лично для вас?

– Эта тема увлекала меня с самого детства. Я всегда предпочитал русскую космическую программу американской – по ряду причин. Одна из них заключается в том, что США активно пользовались религиозной риторикой, которая мне отвратительна. Другая причина заключается в том, что американцы не заслуживают полного доверия (они признали, что некоторые из всем известных фотографий лунной программы Apollo являются на самом деле подделкой). Но главная причина моего интереса объясняется тем, что русская программа, которая, разумеется, являлась частью советской пропаганды, была преисполнена эпических и величественных чувств, которые гораздо ближе мое личному видению космоса.

– На московском концерте прозвучали несколько неизданных композиций. Поправьте, если я не прав.

– На моих концертных выступлениях всегда можно услышать неизданный материал. Это делает концерт более интересным для слушателей.

– Чем для вас являются концертные выступления?

– По сравнению со студийными работами, это совсем другая история. Например, материал, который хорошо звучит в записи, не годится для живого выступления, и наоборот. Очевидно, что концерты дают гораздо больший выброс энергии и требуют меньше внимания к мелким деталям. Мои выступления всегда интуитивны; смешно, что всегда найдется кто-нибудь, кто постарается выискать в них сложные смыслы и мессаджи.

– Почти десять лет назад в интервью Artefakt вы сказали: «Мне очень тяжело работать с ритмами, потому что они очень сильно меняют характер моей музыки, сдвигая баланс в сторону материального воздействия. Нужно быть очень осторожным, чтобы при этом ничего не потерять». Судя по последним альбомам ситуация изменилась?

– Даже если в двух моих последних работах есть пульсирующие шумы и бит, их нельзя называть ритмичной музыкой: вы не сможете под них танцевать (впрочем, в немецких клубах я видел, как отплясывают под раннего Merzbow…). Как бы то ни было, эти инновации вовсе не окончательны. Это выбор, продиктованный концепцией данных альбомов. Я остерегся делать «космическую» музыку для Kosmodrom: учитывая тему, мог бы получиться страшный кич. Так что я постарался передать в звуке образ «космических технологий». Что касается Reset, то у книги очень пост-киберпанковское настроение (в основу альбома положен роман испанского фантаста Томмасо Лизы, которая зачитывает свои тексты поверх музыки Bad Sector – прим. im.r), поэтому я решил сделать его более дигитальным и насыщенным искажениями.

– Bad Sector часто называют «научным эмбиентом». Насколько именно этот – научный – аспект важен для вас в творчестве?

– Честно говоря, я впервые слышу такую характеристику… на самом деле в моих произведениях нет ничего «научного», Bad Sector – это музыкальный, а не лабораторный проект. Но, конечно же, я люблю использовать внешне холодные и (псевдо)научные темы в моих релизах. Они меня вдохновляют больше «разговоров» о политике и тому подобном.

– Известно, что многие шумовые музыканты с предубеждением относятся к использованию компьютерных программ. Существует мнение, что аналоговый звук более «теплый и живой», а цифровой – «сухой и мертвый». Вы его разделяете?

– Это распространенное, но весьма наивное мнение. При желании можно запрограммировать звук так, чтобы он звучал «аналоговым». Причем сделать это таким образом, что вы даже не поверите, что он создан с помощью программных средств. Конечно, это весьма сложно, но возможно. Важно, какую модель использовать: если вы стремитесь добиться «аналогового» звучания, нужно симулировать аналоговые «дефекты» (нестабильность параметров, насыщенность, посторонние призвуки и пр.) Если аккуратно все учесть, то созданный звук будет «аналоговым». Но стоит ли он потраченных усилий? Я думаю, что нужно просто четко понимать, чем вам нравятся аналоговые звуки, и стараться передать именно эти аспекты. И, разумеется, смешно, когда используют современный «железный» синтезатор, думая, что он звучит более «аналогово»: при этом совершенно забывают, что него внутри есть процессор, оперативное запоминающее устройство, цифроаналоговый преобразователь и прочее, плюс все это работает по алгоритму, точная копия которого используется в программном синтезаторе.

– Как долго вы можете работать над одной композицией? Вы добиваетесь максимальной продуманности, или же оставляете место спонтанности?

– Иногда я записываю треки за несколько минут, а иногда работаю месяцами… Как бы то ни было, это всегда сочетание интуитивного творчества и спонтанности.

– Выделяете ли вы из своих работ какие-то особенно? У Вас есть любимые диски Bad Sector?

– Это всегда последний, потому что он отражает мое текущее настроение.

– Многие считают вашу музыку мрачной. Вы оптимист или пессимист?

– Ну, я склонен к пессимизму. Когда-то я старался быть оптимистом, но меня постигло столько разочарований, что я вернулся к… более безопасному мировосприятию. Стоит мне представить себя делающим «счастливую» музыку, – с цветами и поцелуйчиками – я не могу удержаться от смеха…

– Важна ли для вас реакция слушателей? И если да/нет, то по каким критериям вы оцениваете успешность/неуспешность того или иного релиза?

– Bad Sector – это некоммерческий проект, поэтому нет большой разницы, продам я 100 или 1000 копий. Так что не имеет смысла быть одержимым мнением слушателей – я просто делаю то, что мне нравится. Но, разумеется, я счастлив, что людям нравится то, что я делаю: не потому, что я эгоцентрик (на самом деле все как раз наоборот), просто я чувствую, ну, как если бы сослужил кому-то хорошую службу…

– Назовите последнюю книжку/диск, которые вы на вас произвели впечатление?

– Недавно я слушал последние работы Clausthome (Латвия) и Galerie Schallschutz (Германия). Мне понравилось. Это хорошие примеры эмбиентного нойза, созданного с использованием звуков из необычных источников. Последнее, что я прочитал – это отчет итальянской экспедиции в Сибирь к месту падения тунгусского метеорита.

– В интервью журналу Stigmata в 2001 году вы сказали: «С определенной точки зрения, дефекты в технических устройствах завораживают. Вы теряете возможность полностью их контролировать, и это порождает непредсказуемые, порой страшные результаты». Насколько вы, как человек профессионально и творчески занимающийся аудиотехникой, склонны усматривать в ней свою необъяснимую жизнь? Не оживает ли техника от общения с ней?

– Хм, затруднюсь с ответом. Скажу лишь, что в последние годы, я осознал, что определение «жизни» целиком и полностью создано людьми и поэтому совершенно произвольно. С точки зрения, к примеру, мотоцикла, концепция жизни была бы совершенно иной…

– Не кажется ли вам, что технологический процесс напрямую связан с девальвацией самой сущности жизни?

– Опять-таки, что такое «сущность жизни»? Есть ли она? Вспомним, что мы, в конце концов, – машины на основе углеводорода. Если какое-то макроскопическое влияние существует, то я бы назвал его деградацией самой природы мира, которая, возможно, приведет к вселенскому коллапсу.

– Как вы относитесь к пиринговым сетям, mp3 и свободному распространению информации? Страдаете ли лично вы от деятельности пиратов?

– Мне все это нравится. Я сам пират!

– Не кажется ли вам, что mp3 как формат грозит убить CD и винил?

– Это справедливо скорее для коммерческой музыки (Мадонны и тому подобного): продажи этих CD за последний год упали примерно на 30%. Но в случае с андерграундной музыкой это не работает. Люди все еще любят «реальные» вещи, оригиналы, специальные издания.

– Чувствуете ли вы себя человеком своего времени? Если бы была возможность выбирать, где, когда и почему бы вы хотели родиться?

– Я не могу представить себя в другом времени. Все схемы в моем мозгу построены на опыте этого мира, этого времени.

– Вы религиозный человек? Считаете ли вы себя скорее рациональным, чем интуитивным человеком?

– Было бы неправильно сказать, что я не интересуюсь религиями: я полностью против них! Но если вы имеете в виду под рациональным человеком банковского работника с красавицей-женой, детьми, паркетным внедорожником и отпуском на морском курорте – то нет, я не такой.

– Верите ли вы во внеземные цивилизации?

– Разумеется. Как вы, наверное, знаете, вероятность их существования составляет около 100%, а вот шансы их встретить – увы – стремятся к нулю.

– Мутации птичьего гриппа, иранский терроризм, американский дефолт… разделяете ли вы апокалиптические настроения, владеющие умами? Насколько вы вообще подвержены влиянию СМИ? Или же вы живете изолировано, в своем мире.

– Я не чувствую себя изолированным, но я скептически отношусь к информации, полученной от обычных масс-медиа. Особенно после 11 сентября.

– И напоследок политический вопрос: чувствуете ли вы себя итальянцем, или в первую очередь европейцем? Как вы расцениваете процесс европейской интеграции?

– Мне нравится место, где я живу (Тоскана), но я должен признаться, что не люблю Италию, Пизу и итальянцев как нацию. На самом деле, это не нация, а сборище индивидуумов, каждый из которых стремится обокрасть другого с улыбкой на лице. Они просто не могут понять, что живут в обществе. Есть флэшовый мультик Бруно Боццетто Europe vs. Italy (вы легко найдете его в Интернете), который разъясняет ситуацию очень смешным образом. Я полностью с ним согласен! Вообще, я считаю, что европейские страны «серии А» (Великобритания, Германия, Голландия, Испания и др.) действительно находятся на пути интеграции, а страны «серии Б» (Италия. Греция и др.) прежде чем интегрироваться должны многое поменять. Прежде всего в мозгах своих граждан.

Использованы фото:
lv-the-one.livejournal.com
suo-me (www.gothic.ru)

Иван Напреенко